В наше время обострился интерес людей к своему прошлому, к истокам своей родословной. И это хорошо: такой интерес развивает любовь к Родине. Но (вот парадокс!) находим имя досель неизвестного героя, радуемся и… на том ставим точку. А ведь, вполне возможно, рядом с нами живут продолжатели родя героя – найти их тоже и интересно, и полезно. Увы! И не случайно поэтому большинство людей сегодня в лучшем случае знает несколько фактов из жизни своего деда. А кто были отец и мать деда – здесь начинается мрак.
Не должно быть этого! …Уже давно собираю материалы о воронежцах, активных участниках крестьянской войны под предводительством Степана Разина. Оказалось: особенно много разинцев было среди жителей Острогожска и его окрестностей. В Острогожске и Коротояке вначале собирались для дальнейшей отправки на Дон сотни и тысячи непокорных – казаков, крестьян, мастеровых, солдат и даже офицеров. Здесь же потом проходили кровопролитные бои, тут восставшими командовал брат крестьянского вождя Фрол Разин.
Степан Разин
1.
В сборнике документов Главного архивного управления при Совете министров СССР Центрального государственного архива древних актов и Института истории СССР Академии наук СССР я обнаружил, например, кроме других, также «дела» попа Кира, капитана Б.Тютчева, солдатского сына К.Митчева. Это доказывает ту мысль, что восстание под руководством Степана Разина не было только крестьянским, война имела народный характер.
Итак, среди разинцев было много острогожцев. Назову прежде других имена двух из них. Это бывший обозный Никифор Волнянко (по старым документам Микитка Волнянка) и сотник Яков Чекмез (Якушко Чекмез). Они были после поражения восстания казнены. В этой связи выскажу вот такую мысль: не только имена героев сохранила история. Прошло триста лет, но в архивных документах остались и фамилии тех, кто за меховую шапку, за ведро вина (такова тогда была награда за предательство) выдавал карателям участников восстания. Время благодарно к героям и беспощадно к мерзавцам, оно дает людям нравственный выбор: знай, что каждый твой поступок будет известен не только твоим современникам, но и далеким потомкам. Решай сам: либо они будут вспоминать твое имя с благодарностью и восхищением, либо – с презрением и проклятиями.
Не буду сейчас называть имена предателей – ни второе, ни, тем более, шестое и двадцатое поколения, ни в коей мере не должны нести за них вину. Ну а фамилии героев я назвал.
Много материалов собрано сейчас о Никифоре Волнянко и Якове Чекмезе. В книге «Острогожск» краевед А.Д.Халимонов пишет: «Вернувшийся в Острогожск воевода князь Ромодановский поспешил учинить расправу над восставшими и тем самым запугать ещё волновавшееся население. 27 сентября по его приказу были казнены обозный Никифор Волнянка, сотник Яков Чекмез… Запоздавшая грамота предписывала четвертовать зачинщиков, а потом повесить. Чтобы выполнить царскую волю, эту экзекуцию совершили уже над мертвыми…». Палачам и этого показалось мало. В «Приказных делах старых лет, 1670г., Д 461, л.134» я обнаружил такой документ (цитирую дословно): «По государеву царёву и великого князя Алексея Михайловича указу память думному дворянину Артемону Сергеевичю Матвееву да дьяком Григорью Богданову да Ивану Патрекееву да Якову Поздышеву.
Майя сего 23-го числа к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю писал из Донкова Степан Караулов и прислал изменника острогожского, бывшего обозного Микитки Волнянки жену Аринку з детьми, с сыном Гришкою да з дочерьми четырьмя девки. И великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович указал тое изменничью Микиткину жену Волнянки з детьми из розряду отослать в Новгородский приказ и сослать их на Колмогоры на вечное житьё; и сына ево Микиткина Гришку, как он будет в возрасте, написать на Колмогорах в стрельцы…».
Подобная же участь постигла и семью Якова Чекмеза. Я потом расскажу об этом подробнее. А сейчас – снова о семье Никифора Волнянко.
Приехав в Острогожск, я встретился с А.Д.Халимоновым. «Нет ли, – спрашиваю у Алексея Дмитриевича, – каких-нибудь сведений о потомках Никифора Волнянко?» «Нет, – отвечает Халимонов. – Жена и дети его были сосланы, следы теперь нужно искать по всей стране». «Но ведь сын Никифора, Григорий, вернулся на родину, поэтому его потомков нужно искать здесь. Не позднее апреля 1674 года Григорий Волнянко и Иван Чекмез вернулись из ссылки на родину…»
Сведения о возвращении сыновей казненных я взял из «Малороссийского приказа» (оп. I, стб. 113, Ч.II, лл. 599-605).
Итак, поиск нужно начинать в Острогожске. Где? Алексей Дмитриевич сообщил мне, что в райзагсе сохранились старые церковные книги («регистрацией» новорожденных и новобрачных до 1917 года, как известно, занимались служители церкви).
Да, действительно, церковные книги в райзагсе сохранились. Начиная с 1882 года. Делаю выписки и отправляюсь в паспортный стол. Сопоставляю и прихожу к выводу: фамилия Волнянко (как и Волнянка) трансформировалась так, что к началу нынешнего века в Острогожске и его окрестностях не осталось ни одного Волнянко, ни одного Волнянки. Зато Волнянкиных со временем становилось все больше и больше. Можно ли кого-либо из них считать прямым потомком Никифора Волнянко? Никифор не был казаком, он был обозным, а это означает, что этот человек располагал лошадью и телегой, зарабатывал кусок хлеба перевозкой грузов. А не был ли он в связи с этим не горожанином, а крестьянином из какой-либо близлежащей деревни? Выписываю из документов сведения.
Из ныне здравствующих Волнянкиных (у многих из них отцы, деды писали фамилию Волнянко) в Острогожске родились только те, кому исполнилось не более сорока лет. Все остальные родились в селе Ближняя Полубянка.
Двадцать семь взрослых Волнянкиных. Некоторые сейчас живут в Острогожске, в Москве, но большинство осталось в родном селе.
Вместе с заведующим отделом пропаганды и агитации райкома партии В.В.Болдыревым еду в Ближнюю Полубянку. Выясняю: все Волнянкины здесь считают себя родственниками, причём они не говорят, а «балакают», многие из них называют свою фамилию сокращенно – Волнянко, Волнянки. Любят своё село все Волнянкины. Знать не для того Григорий Волнянко и его четыре сестры возвратились на родину из далеких Холмогор, чтобы снова куда-то уезжать, а для того, чтобы передать детям и внукам любовь к своему родному селу, и передали.
Анна Архиповна Волнянкина, пенсионерка, так говорит:
– Не сохранилось у нас документов, война через село прошла. И деды, и прадеды мало рассказывали о своих прадедах. До революции за то сильно наказывали. Ведь это сейчас про Разина в школе изучают, а при царях участников восстания называли «ворами» да «изменниками». Нет, если во всем районе мы Волнянкины, то и Никифор – наш. Веками род наш жил тут, безвыездно, всегда. Волнянкины трудились на совесть и воевали за Родину как надо. Ни лодырей, ни предателей в нашем роду не было…
Анна Архиповна во время минувшей войны была ранена, она помогала освобождать село от захватчиков. Тридцать пять лет потом трудилась в животноводстве, одна вырастила сына и сейчас помогает колхозу – то в поле, то в колхозной столовой.
– А где работает ваш сын? – задаю вопрос Анне Архиповне.
– Все мужики у нас, Волнянкиных, механизаторы. Вот и Толя мой тоже: и на тракторе, и на комбайне – всё он умеет и знает. А невестка сейчас в декретном отпуске, свекловичница Второй внук теперь растет у меня…
Рядом с домом Анны Архиповны стоят дома других семей Волнянкиных – Петра Архиповича, Ивана Тихоновича… Валентина Никитична Волнянкина работает дояркой. После утренней дойки она пришла домой, охотно отвечает на мои вопросы:
– Парень из рода Волнянкиных у нас считается первым женихом. Любая девушка за него пойдет замуж с радостью. Добрые Волнянкины, работящие, надежные. Всё умеют делать. Все хорошие: мой муж Пётр Архипович, его брат Михаил Архипович, двоюродный брат мужа Иван Тихонович. Знаете, редко дружно живут свекровь и невестка. Боялась и я, когда замуж выходила, что скандалы замучат. Ничего подобного! Вот уже детей вырастила, внуков дождалась, а со свекровью так и ни разу не ссорилась. Дружно живем все…
На коленях у Валентины Никитичны сидит, теребя куклу и прислушиваясь к разговору, белоголовая внучка.
– Из Донбасса к бабушке и дедушке приехала, – говорит Валентина Никитична, – на все лето. Радость-то какая!
Едем с Виктором Васильевичем в поле. В правлении колхоза нам сказали, что все Волнянкины – замечательные труженики, но и среди них есть «победитель фамильного соревнования». Это – Иван Тихонович Волнянкин.
Иван Тихонович работал на стогомёте.
– Подменяю сегодня другого механизатора, – объяснил Волнянкин, – а вообще я выращиваю кукурузу и подсолнечник. Приходится, правда, и на стройке работать, и в других местах, где потребуется. Я с детства лошадей полюбил. Подвозил на них воду, горючее, корма. Двенадцать лет так работал. Потом потянуло к технике. Теперь изучил и тракторы всех марок, и комбайны, и инвентарь. Уважают люди, избрали меня членом правления колхоза.
Иван Тихонович невысок, но крепок. У него удивительно открытое лицо. На нем постоянно заметны и доброта, и интерес.
Заговорили о Никифоре Волнянко.
– Я когда прочитал в книге про Острогожск фамилию Волнянко, так сразу и заинтересовался: наш, думаю, этот Никифор, иначе и быть не может, сердцем почувствовал. Хотел расспросить, узнать, но как-то неудобно было – вдруг люди скажут, что в родственники к герою набиваюсь. Ну и молчал, а хотелось и детям, и внукам рассказать.
Не пришлось бы краснеть бывшему обозному, славному разинцу Никифору Волнянко за своих потомков. Настоящие они люди.
2.
Сегодня речь пойдет о потомках казненного карателями после подавления восстания сотника Якова Чекмеза.
Нет, не нужда, не личные обиды побудили Якова Чекмеза примкнуть к восставшим, стать одним из его руководителей. Чекмез был сотником, преуспел по службе. И материально жил он лучше многих: после казни имущество Чекмеза было описано и продано (кстати, никто из местных жителей ничего не купил, имущество захватили полковник Герасим Карабут и рыбенский казак Степан Рыбалка, оно имело по тогдашнему времени немалую ценность). Как же жила материально семья Якова Чекмеза? Читаем «Малороссийский приказ», оп. 1, ст. б. 113, ч. II, лл. 559-605, где приведена «челобитная» вдовы Якова Чекмеза Агафьи: «…А двор мужа моего и всеми животами владеет казак Степан Рыбалка, не знаю, по какому указу своим назойством. До моего живота осталось и ныне есть у рыбенского полковника Герасима Карабута 3 коня, сайдак, сабля, пояс большой серебряный, да платья, кафтан суконный вишневый, да суконный же кафтан черный; да 2 сундука со всякою мелкою рухлядью и з белым платьем у него ж, Рыбалки. Да он же, Рыбалка, взял насильством 4 котла, 2 красной меди, а 2 зеленой меди, да 5 блюд оловянных, да 2 кунгана оловянных…».
Яков Чекмез боролся и отдал жизнь, потому что нужду и обиды других воспринимал как свои собственные, потому что хотел наказать притеснителей народа, потому что хотел добиться справедливости.
После казни Якова Чекмеза семью его сослали в Холмогоры. Тут и там в документах есть строчки, характеризующие жизнь семьи казненного. Кроме «челобитной» Агафьи Чекмезовой (именно так названа её фамилия), об этом говорится в Грамоте из Новгородского приказа: «…а сотника Якушка Чекмеза казнили смертью. А после жена его послана в ссылку на Колмогоры и скитаеца меж двор, помирает голодною смертью…». Но не умерли от голода Агафья и её сын Иван. В 1674 году (см. «Малороссийский приказ», оп. 1, ст. б. 113, ч. 1, лл. 2-5) Агафья и Иван по ходатайству стариц Елизаветы и Таисии были отправлены из Холмогор в Москву, где мать и сын были разлучены: Агафью велели «на Рыбном в Пятницком девичьем монастыре постричь», а Ивана «вернуть в Острогожск и написать в какую службу годитца». О матери никаких больше сведений найти не удалось, а об Иване Чекмезе в комментарии к IV (дополнительному) тому архивных документов (издательство «Наука, М., 1976) сказано: «Чекмез (Чекмас, Чикмаз) Иван Яковлевич, стрелец, есаул, восставших, сын Я.Чекмеза».
Якова Чекмеза казнили «для устрашения». Но цели своей палачи не достигли. Сын Якова Иван пошёл по стопам отца. Он стал есаулом во время следующего восстания – восстания под руководством Кондратия Булавина. Как сложилась судьба Ивана Чекмеза, есть ли у него потомки, кто они?
Фамилия Чекмеза тоже изменилась. Сейчас в Острогожске и в окрестных селах нет ни одного Чекмеза (как и Чекмаса, Чикмаза), а вот Чекмезовых (только взрослых) я насчитал в районе шестьдесят три человека. Но Яков Чекмез и его сын Иван жили не в какомлибо селе, а именно в Острогожске. И потому из всех Чекмезовых в адресном столе я отобрал тех, кто родился в городе. Их оказалось немного:
1. Чекмезов Леонид Петрович, ул. Октябрьская, 11, каменщик ПМК-1; 2. Чекмезов Владимир Александрович, ул.Ленина, 9, инженер треста «Воронежгазспецстрой»; 3. Чекмезов Иван Артемьевич, шофер консервного завода.
Сразу выяснилось, что Леонида Петровича Чекмезова найти не удастся: с работы уволился, где сейчас живет и работает – не известно.
В тресте «Воронежгазспецстрой» мне сказали: «Да, Владимир Александрович Чекмезов у нас работает, хороший специалист, скромный человек, сейчас уехал в Воронеж на переаттестацию».
А вот Ивана Артемьевича Чекмезова отыскать удалось быстро. В заводоуправлении его знают все: самый хороший шофер, старательный, честный, сознательный. Сейчас, объяснили мне, он поехал на железнодорожную станцию за картоном.
У раскрытого настежь вагона я увидел древний, но аккуратный ГАЗ-51, в кузов которого двое грузчиков укладывали тюки картона. Шофер Иван Артемьевич Чекмезов, помогая грузчикам, то и дело просил их: «Осторожнее, ребята, кузов не сломайте».
Познакомились, присели в сторонке для разговора. Иван Артемьевич, жилистый и моложавый человек, отвечал на вопросы, а взгляд не отрывал от кузова: вдруг сломают что или поцарапают грузчики.
Наконец работа была закончена.< Чекмезов тщательно увязал груз длинной веревкой, мы сели в кабину и поехали на завод. Машина у Чекмезова очень старая, но очень ухоженная.
– Сколько ездите на ней? – задаю вопрос.
– Двадцать семь лет.
– Как же вы сумели так сохранить машину?
– Автомобиль, теоретически, может работать вечно. За ним только нужен своевременный и тщательный уход. Я к этой машине привык, бросить её не могу, буду ездить до пенсии. Сберегу.
Уже на заводе, после разгрузки картона, Иван Артемьевич стал словоохотливее. Он рассказал, что отцу его, Артему Михайловичу, уже исполнилось восемьдесят девять лет, но что он ещё «мотается». Участник Гражданской и Великой Отечественной войн, в мирное время самостоятельно изучил технику, овладел многими профессиями. У него есть младший брат Пётр Михайлович, у которого сын Василий Петрович уже на пенсии… В молодости отец с братом батрачили, ездили на заработки на Кубань, на Волгу, но нигде, кроме как на родине, долго жить не могли, вернулись…
– А ещё у вас родственники есть в Острогожске?
– Нет, наверное.
– А инженер «Газспецстроя» Владимир Александрович Чекмезов?
– Однофамилец, наверное. А может, и родственник. Все меньше и меньше родни остается: одни уезжают, другие вовсе… Обидно. Отец рассказывал, сколько у него много было родственников, как друг друга выручали. Даже завидно. А тут, кроме отца, дяди, двоюродного брата, жены и детей, никого больше нет.
Рассказываю Ивану Артемьевичу о Якове Чекмезе. «Хороший, видно, был человек, – говорит мой собеседник, – за народ жизнь отдал. Я так думаю, что наш род мог от него пойти, потому что плохих людей в нашем роду не было. Так мне рассказывали отец и дядя».
– А сейчас отец что-нибудь рассказывает?
– Нет уже. Болеет, речь у него стала плохая, память погасла. Кто теперь расскажет о тех Чекмезовых, которые жили сто, а тем более триста лет назад? Никто, наверное…
– Но вот сохранились же документы о Якове Чекмезе и о его семье…
– Это хорошо. Я так думаю, что и сегодня людям нужно рассказывать, писать о своей жизни, о жизни отцов и дедов. Для детей и внуков. Чтобы помнили, знали. Им тоже ведь когданибудь захочется знать, какими были, как жили их деды и прадеды.
…На другой день мне позвонил Владимир Александрович Чекмезов.
– Как прошла аттестация? – спрашиваю его.
– Ничего, но надо бы лучше. Формально всё это у нас поставлено: знаешь – не знаешь – всё едино. А надо бы построже, потребовательнее. Впрочем, не о том я, мне товарищи рассказали о вашем поиске. Скажу одно: помочь, к сожалению, ничем не могу – ни документами, ни записями воспоминаний не располагаю. А очень хочется узнать, как, чем жили мои предки век, много веков назад.
– А вы знаете Ивана Артемьевича Чекмезова?
– Слышал о нем как-то, но лично не знаком.
– Есть основания предполагать, что вы с ним имеете общего предка, которым можно гордиться. Я имею в виду казненного разинца Якова Чекмеза.
– Знаю, читал, но даже не предполагал… А Ивана Артемьевича найду обязательно.
3.
Мало человеку знать своего отца и деда. Ему хочется разогнать темную пелену времени, прикоснуться к истокам. Что ж, иногда это удается. Тем же, кто не может ничего узнать даже о дяде своем, скажу: сделайте все, чтобы ваши внуки и правнуки смогли, когда захотят, побольше знать о вашей жизни.
В Коротояк из Москвы приехал инженер М.Г.Смолич. Стоя на крутом берегу Дона, Матвей Григорьевич, сказал:
– Здесь погиб мой брат Толя. Ему было всего девятнадцать лет. Нет у него ни сына, ни внука. Только я могу, обязан побывать на его могиле.
15 августа 1942 года в бою за освобождение Коротояка погибло много наших воинов. Все они, как А.Г.Смолич, похоронены в братской могиле, за которой бережно ухаживают местные жители. В Коротояк ежегодно приезжают жены, братья и сестры, дети и внуки погибших. Память о них жива. М.Г.Смолич, встретив пожилую женщину, остановился: может, именно она видела его брата? Большая судьба выпала на долю Коротояка. Сюда подплывали на стругах казаки под руководством брата крестьянского вождя, тут бывали отряды Кондратия Булавина, Коротояк освобождали красные конники. И всякий раз местные жители активно включались в борьбу против угнетателей и захватчиков.
…Ещё до приезда отряда Фрола Разина в Коротояке горячую поддержку получило письмо Степана Разина: «Пишет вам Степан Тимофеевич всей черни… И я выслал казаков, и Вам бы за одно изменщиков выводить и мирских кровопивцев выводить. И мои казаки как промысел станут чинить Вам идти к ним в совет и кабальные и опальные шли бы в полк к моим казакам…».
К Разину отправились многие коротоякцы. История сохранила имена некоторых. Это Тимофей Анцифиров, Емельян Бочаров, Степан Евланов, Алексей Шерапов, Федор Клишкин, Влас Назарьев, Иван Деревягин, Федор Игнатьев, К. и А.Ломтёвы, Иван Васильев, Степан Козаринов.
По дороге на Дон их захватили каратели. Коротоякский воевода В.Философов писал царю: «И по твоего великого государя указу коротояченом Алешки Шерапову, Емельяну Бочарову, Стеньки Евланову, Тимошки Анчифорову, Ивашки Деревягину на Коротояке учинено наказанья, биты кнутом на козле, а Власка Назарьев на козле и в проводку…» Ответом коротоякцев был очередной побег. Философов в том же письме царю сообщает: «…И в прошлом, государь, году Стенька Евланов с Коротояка из-за порук бежал на Дон с коротояцким с новоприборным стрельцом Стеньком Казариновым воровски, покиня жон своих…».
В Коротояке же был схвачен Василий Дьяволков (Кудрявцев). Вот выписка из книги Посольского приказа: «Государю царю великому князю Алексею Михайловичу холопи твои Петрушка Хованский. Янка Хитрово с товарищи челом бьют. В твоей великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича грамоте и с Посольского приказа писано к нам холопем твоим – велено колодника вора Ваську Дьяволкова оковав в железо, прислати к тебе, великому государю, в Москве за крепкими сторожками. И по твоему великого государя указу мы, холопы твои, того вора Ваську и ево воровские письма за печатью стольника и полковника Григория Косагова к тебе, великому государю и царю с полуголовою московских стрельцов со Львом Волжинским, дав ему провожатых…» Оковали в железа, а боялись. А Василий Дьяволков, видно, был смел и удал. Он и после ареста сохранил «воровские» (то есть призывающие к борьбе) письма.
…Вместе с председателем Коротоякского сельского Совета М.К.Сенчищевым выясняем, есть ли в селе потомки разинцев. Оказалось: Анциферовых в Коротояке сейчас нет никого. Евлановы были давно, сейчас в Москве живет Юлия Евланова, тут у неё родни не осталось. Шераповых – никого. Клишины есть, но приезжие. Назарьевых нет. Деревягиных нет. Ломтевых и Васильевых, Дьяволковых и Кудрявцевых – тоже. Из Бочаровых в Короточке живет одна лишь Татьяна Ивановна Бочарова. Церковные книги сохранились только от 1882 года – спустя 212 лет после того, как наказан за побег на Дон к Разину Емельян Бочаров. Одно ясно: предки Татьяны Ивановны Бочаровой жили в Коротояке безвыездно уже более ста лет. Татьяне Ивановне исполнилось 75 лет. Она говорит:
– Мой муж Аким Афанасьевич погиб на фронте. Его отец и дед были тоже местные. Я двух сыновей одна вырастила, оба в Москве живут. Каждое лето приезжают, помогают мне хату подремонтировать, дров и угля запасти. Почему в Москву не переезжаю? Ездила один раз, домой потянуло. Радовалась, что хату не продала.
Рассказываю Татьяне Ивановне про Емельяна Бочарова. Он был смелым, и находчивым, и остроумным. Во время допросов говорил, что ехал на Дон по торговым делам. Не унывал Емельян Бочаров и тогда, когда был «бит на козле кнутом». Коротоячанин Бочаров, как и острогожец Яков Чекмез, не из-за собственной нужды стал разинцем, его побудили к этому иные причины: чувство справедливости и сострадания к голодным и угнетенным…
– Отца моего, Ивана Федоровича, – продолжает свой рассказ Татьяна Ивановна Бочарова, – не взяли в армию во время минувшей войны по старости, но он в оккупации сильно навредил немцам, они его расстреляли как партизана.
– Как же вам живется одной, Татьяна Ивановна?
– Ничего, живу, хорошо живу. Раньше корову, коз держала, сама косила, возила. А теперь голова кружится, но кур держу, за огородом ухаживаю.
– Как нынче картошка? – задает вопрос председатель сельсовета М.К.Сенчищев.
– Растет, сдам, как выкопаю, не меньше прошлогоднего. Мне-то одной немного нужно. Пенсию получаю. И молоко есть за что купить, и колбасу, и рыбу покупаю.
…2500 дворов в Коротояке, 5000 жителей. А из потомков разинцев осталась только вот Татьяна Ивановна Бочарова. Разные причины заставили людей покинуть своё родное село. Но и эта подействовала: незнание своей родословной. Ведь если бы с детских лет узнавал каждый, как, чем жили его предки, сколько пота и крови пролили на этой земле, нелегко было бы человеку бросить родное село. А без груза памяти человек легок на подъём – что удержит его?
Перед отъездом из Коротояка спрашиваю М.Г.Смолича: «Вместе поедем в Острогожск?» «Я здесь останусь на несколько дней, – ответил Матвей Григорьевич, – поговорю со всеми пожилыми людьми, запишу их рассказы. Хочу, чтобы мои дети и внуки побольше потом узнали. Расскажу им, какие тут были бои, как погиб здесь мой брат Толя».
Виктор ДЬЯЧЕНКО, соб. корр. «Коммуны».
«Коммуна», 16, 18, 19 сентября 1984 года.
Итак, среди разинцев было много острогожцев. Назову прежде других имена двух из них. Это бывший обозный Никифор Волнянко (по старым документам Микитка Волнянка) и сотник Яков Чекмез (Якушко Чекмез). Они были после поражения восстания казнены. В этой связи выскажу вот такую мысль: не только имена героев сохранила история. Прошло триста лет, но в архивных документах остались и фамилии тех, кто за меховую шапку, за ведро вина (такова тогда была награда за предательство) выдавал карателям участников восстания. Время благодарно к героям и беспощадно к мерзавцам, оно дает людям нравственный выбор: знай, что каждый твой поступок будет известен не только твоим современникам, но и далеким потомкам. Решай сам: либо они будут вспоминать твое имя с благодарностью и восхищением, либо – с презрением и проклятиями.
Не буду сейчас называть имена предателей – ни второе, ни, тем более, шестое и двадцатое поколения, ни в коей мере не должны нести за них вину. Ну а фамилии героев я назвал.
Много материалов собрано сейчас о Никифоре Волнянко и Якове Чекмезе. В книге «Острогожск» краевед А.Д.Халимонов пишет: «Вернувшийся в Острогожск воевода князь Ромодановский поспешил учинить расправу над восставшими и тем самым запугать ещё волновавшееся население. 27 сентября по его приказу были казнены обозный Никифор Волнянка, сотник Яков Чекмез… Запоздавшая грамота предписывала четвертовать зачинщиков, а потом повесить. Чтобы выполнить царскую волю, эту экзекуцию совершили уже над мертвыми…». Палачам и этого показалось мало. В «Приказных делах старых лет, 1670г., Д 461, л.134» я обнаружил такой документ (цитирую дословно): «По государеву царёву и великого князя Алексея Михайловича указу память думному дворянину Артемону Сергеевичю Матвееву да дьяком Григорью Богданову да Ивану Патрекееву да Якову Поздышеву.
Майя сего 23-го числа к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю писал из Донкова Степан Караулов и прислал изменника острогожского, бывшего обозного Микитки Волнянки жену Аринку з детьми, с сыном Гришкою да з дочерьми четырьмя девки. И великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович указал тое изменничью Микиткину жену Волнянки з детьми из розряду отослать в Новгородский приказ и сослать их на Колмогоры на вечное житьё; и сына ево Микиткина Гришку, как он будет в возрасте, написать на Колмогорах в стрельцы…».
Подобная же участь постигла и семью Якова Чекмеза. Я потом расскажу об этом подробнее. А сейчас – снова о семье Никифора Волнянко.
Приехав в Острогожск, я встретился с А.Д.Халимоновым. «Нет ли, – спрашиваю у Алексея Дмитриевича, – каких-нибудь сведений о потомках Никифора Волнянко?» «Нет, – отвечает Халимонов. – Жена и дети его были сосланы, следы теперь нужно искать по всей стране». «Но ведь сын Никифора, Григорий, вернулся на родину, поэтому его потомков нужно искать здесь. Не позднее апреля 1674 года Григорий Волнянко и Иван Чекмез вернулись из ссылки на родину…»
Сведения о возвращении сыновей казненных я взял из «Малороссийского приказа» (оп. I, стб. 113, Ч.II, лл. 599-605).
Итак, поиск нужно начинать в Острогожске. Где? Алексей Дмитриевич сообщил мне, что в райзагсе сохранились старые церковные книги («регистрацией» новорожденных и новобрачных до 1917 года, как известно, занимались служители церкви).
Да, действительно, церковные книги в райзагсе сохранились. Начиная с 1882 года. Делаю выписки и отправляюсь в паспортный стол. Сопоставляю и прихожу к выводу: фамилия Волнянко (как и Волнянка) трансформировалась так, что к началу нынешнего века в Острогожске и его окрестностях не осталось ни одного Волнянко, ни одного Волнянки. Зато Волнянкиных со временем становилось все больше и больше. Можно ли кого-либо из них считать прямым потомком Никифора Волнянко? Никифор не был казаком, он был обозным, а это означает, что этот человек располагал лошадью и телегой, зарабатывал кусок хлеба перевозкой грузов. А не был ли он в связи с этим не горожанином, а крестьянином из какой-либо близлежащей деревни? Выписываю из документов сведения.
Из ныне здравствующих Волнянкиных (у многих из них отцы, деды писали фамилию Волнянко) в Острогожске родились только те, кому исполнилось не более сорока лет. Все остальные родились в селе Ближняя Полубянка.
Двадцать семь взрослых Волнянкиных. Некоторые сейчас живут в Острогожске, в Москве, но большинство осталось в родном селе.
Вместе с заведующим отделом пропаганды и агитации райкома партии В.В.Болдыревым еду в Ближнюю Полубянку. Выясняю: все Волнянкины здесь считают себя родственниками, причём они не говорят, а «балакают», многие из них называют свою фамилию сокращенно – Волнянко, Волнянки. Любят своё село все Волнянкины. Знать не для того Григорий Волнянко и его четыре сестры возвратились на родину из далеких Холмогор, чтобы снова куда-то уезжать, а для того, чтобы передать детям и внукам любовь к своему родному селу, и передали.
Анна Архиповна Волнянкина, пенсионерка, так говорит:
– Не сохранилось у нас документов, война через село прошла. И деды, и прадеды мало рассказывали о своих прадедах. До революции за то сильно наказывали. Ведь это сейчас про Разина в школе изучают, а при царях участников восстания называли «ворами» да «изменниками». Нет, если во всем районе мы Волнянкины, то и Никифор – наш. Веками род наш жил тут, безвыездно, всегда. Волнянкины трудились на совесть и воевали за Родину как надо. Ни лодырей, ни предателей в нашем роду не было…
Анна Архиповна во время минувшей войны была ранена, она помогала освобождать село от захватчиков. Тридцать пять лет потом трудилась в животноводстве, одна вырастила сына и сейчас помогает колхозу – то в поле, то в колхозной столовой.
– А где работает ваш сын? – задаю вопрос Анне Архиповне.
– Все мужики у нас, Волнянкиных, механизаторы. Вот и Толя мой тоже: и на тракторе, и на комбайне – всё он умеет и знает. А невестка сейчас в декретном отпуске, свекловичница Второй внук теперь растет у меня…
Рядом с домом Анны Архиповны стоят дома других семей Волнянкиных – Петра Архиповича, Ивана Тихоновича… Валентина Никитична Волнянкина работает дояркой. После утренней дойки она пришла домой, охотно отвечает на мои вопросы:
– Парень из рода Волнянкиных у нас считается первым женихом. Любая девушка за него пойдет замуж с радостью. Добрые Волнянкины, работящие, надежные. Всё умеют делать. Все хорошие: мой муж Пётр Архипович, его брат Михаил Архипович, двоюродный брат мужа Иван Тихонович. Знаете, редко дружно живут свекровь и невестка. Боялась и я, когда замуж выходила, что скандалы замучат. Ничего подобного! Вот уже детей вырастила, внуков дождалась, а со свекровью так и ни разу не ссорилась. Дружно живем все…
На коленях у Валентины Никитичны сидит, теребя куклу и прислушиваясь к разговору, белоголовая внучка.
– Из Донбасса к бабушке и дедушке приехала, – говорит Валентина Никитична, – на все лето. Радость-то какая!
Едем с Виктором Васильевичем в поле. В правлении колхоза нам сказали, что все Волнянкины – замечательные труженики, но и среди них есть «победитель фамильного соревнования». Это – Иван Тихонович Волнянкин.
Иван Тихонович работал на стогомёте.
– Подменяю сегодня другого механизатора, – объяснил Волнянкин, – а вообще я выращиваю кукурузу и подсолнечник. Приходится, правда, и на стройке работать, и в других местах, где потребуется. Я с детства лошадей полюбил. Подвозил на них воду, горючее, корма. Двенадцать лет так работал. Потом потянуло к технике. Теперь изучил и тракторы всех марок, и комбайны, и инвентарь. Уважают люди, избрали меня членом правления колхоза.
Иван Тихонович невысок, но крепок. У него удивительно открытое лицо. На нем постоянно заметны и доброта, и интерес.
Заговорили о Никифоре Волнянко.
– Я когда прочитал в книге про Острогожск фамилию Волнянко, так сразу и заинтересовался: наш, думаю, этот Никифор, иначе и быть не может, сердцем почувствовал. Хотел расспросить, узнать, но как-то неудобно было – вдруг люди скажут, что в родственники к герою набиваюсь. Ну и молчал, а хотелось и детям, и внукам рассказать.
Не пришлось бы краснеть бывшему обозному, славному разинцу Никифору Волнянко за своих потомков. Настоящие они люди.
2.
Сегодня речь пойдет о потомках казненного карателями после подавления восстания сотника Якова Чекмеза.
Нет, не нужда, не личные обиды побудили Якова Чекмеза примкнуть к восставшим, стать одним из его руководителей. Чекмез был сотником, преуспел по службе. И материально жил он лучше многих: после казни имущество Чекмеза было описано и продано (кстати, никто из местных жителей ничего не купил, имущество захватили полковник Герасим Карабут и рыбенский казак Степан Рыбалка, оно имело по тогдашнему времени немалую ценность). Как же жила материально семья Якова Чекмеза? Читаем «Малороссийский приказ», оп. 1, ст. б. 113, ч. II, лл. 559-605, где приведена «челобитная» вдовы Якова Чекмеза Агафьи: «…А двор мужа моего и всеми животами владеет казак Степан Рыбалка, не знаю, по какому указу своим назойством. До моего живота осталось и ныне есть у рыбенского полковника Герасима Карабута 3 коня, сайдак, сабля, пояс большой серебряный, да платья, кафтан суконный вишневый, да суконный же кафтан черный; да 2 сундука со всякою мелкою рухлядью и з белым платьем у него ж, Рыбалки. Да он же, Рыбалка, взял насильством 4 котла, 2 красной меди, а 2 зеленой меди, да 5 блюд оловянных, да 2 кунгана оловянных…».
Яков Чекмез боролся и отдал жизнь, потому что нужду и обиды других воспринимал как свои собственные, потому что хотел наказать притеснителей народа, потому что хотел добиться справедливости.
После казни Якова Чекмеза семью его сослали в Холмогоры. Тут и там в документах есть строчки, характеризующие жизнь семьи казненного. Кроме «челобитной» Агафьи Чекмезовой (именно так названа её фамилия), об этом говорится в Грамоте из Новгородского приказа: «…а сотника Якушка Чекмеза казнили смертью. А после жена его послана в ссылку на Колмогоры и скитаеца меж двор, помирает голодною смертью…». Но не умерли от голода Агафья и её сын Иван. В 1674 году (см. «Малороссийский приказ», оп. 1, ст. б. 113, ч. 1, лл. 2-5) Агафья и Иван по ходатайству стариц Елизаветы и Таисии были отправлены из Холмогор в Москву, где мать и сын были разлучены: Агафью велели «на Рыбном в Пятницком девичьем монастыре постричь», а Ивана «вернуть в Острогожск и написать в какую службу годитца». О матери никаких больше сведений найти не удалось, а об Иване Чекмезе в комментарии к IV (дополнительному) тому архивных документов (издательство «Наука, М., 1976) сказано: «Чекмез (Чекмас, Чикмаз) Иван Яковлевич, стрелец, есаул, восставших, сын Я.Чекмеза».
Якова Чекмеза казнили «для устрашения». Но цели своей палачи не достигли. Сын Якова Иван пошёл по стопам отца. Он стал есаулом во время следующего восстания – восстания под руководством Кондратия Булавина. Как сложилась судьба Ивана Чекмеза, есть ли у него потомки, кто они?
Фамилия Чекмеза тоже изменилась. Сейчас в Острогожске и в окрестных селах нет ни одного Чекмеза (как и Чекмаса, Чикмаза), а вот Чекмезовых (только взрослых) я насчитал в районе шестьдесят три человека. Но Яков Чекмез и его сын Иван жили не в какомлибо селе, а именно в Острогожске. И потому из всех Чекмезовых в адресном столе я отобрал тех, кто родился в городе. Их оказалось немного:
1. Чекмезов Леонид Петрович, ул. Октябрьская, 11, каменщик ПМК-1; 2. Чекмезов Владимир Александрович, ул.Ленина, 9, инженер треста «Воронежгазспецстрой»; 3. Чекмезов Иван Артемьевич, шофер консервного завода.
Сразу выяснилось, что Леонида Петровича Чекмезова найти не удастся: с работы уволился, где сейчас живет и работает – не известно.
В тресте «Воронежгазспецстрой» мне сказали: «Да, Владимир Александрович Чекмезов у нас работает, хороший специалист, скромный человек, сейчас уехал в Воронеж на переаттестацию».
А вот Ивана Артемьевича Чекмезова отыскать удалось быстро. В заводоуправлении его знают все: самый хороший шофер, старательный, честный, сознательный. Сейчас, объяснили мне, он поехал на железнодорожную станцию за картоном.
У раскрытого настежь вагона я увидел древний, но аккуратный ГАЗ-51, в кузов которого двое грузчиков укладывали тюки картона. Шофер Иван Артемьевич Чекмезов, помогая грузчикам, то и дело просил их: «Осторожнее, ребята, кузов не сломайте».
Познакомились, присели в сторонке для разговора. Иван Артемьевич, жилистый и моложавый человек, отвечал на вопросы, а взгляд не отрывал от кузова: вдруг сломают что или поцарапают грузчики.
Наконец работа была закончена.< Чекмезов тщательно увязал груз длинной веревкой, мы сели в кабину и поехали на завод. Машина у Чекмезова очень старая, но очень ухоженная.
– Сколько ездите на ней? – задаю вопрос.
– Двадцать семь лет.
– Как же вы сумели так сохранить машину?
– Автомобиль, теоретически, может работать вечно. За ним только нужен своевременный и тщательный уход. Я к этой машине привык, бросить её не могу, буду ездить до пенсии. Сберегу.
Уже на заводе, после разгрузки картона, Иван Артемьевич стал словоохотливее. Он рассказал, что отцу его, Артему Михайловичу, уже исполнилось восемьдесят девять лет, но что он ещё «мотается». Участник Гражданской и Великой Отечественной войн, в мирное время самостоятельно изучил технику, овладел многими профессиями. У него есть младший брат Пётр Михайлович, у которого сын Василий Петрович уже на пенсии… В молодости отец с братом батрачили, ездили на заработки на Кубань, на Волгу, но нигде, кроме как на родине, долго жить не могли, вернулись…
– А ещё у вас родственники есть в Острогожске?
– Нет, наверное.
– А инженер «Газспецстроя» Владимир Александрович Чекмезов?
– Однофамилец, наверное. А может, и родственник. Все меньше и меньше родни остается: одни уезжают, другие вовсе… Обидно. Отец рассказывал, сколько у него много было родственников, как друг друга выручали. Даже завидно. А тут, кроме отца, дяди, двоюродного брата, жены и детей, никого больше нет.
Рассказываю Ивану Артемьевичу о Якове Чекмезе. «Хороший, видно, был человек, – говорит мой собеседник, – за народ жизнь отдал. Я так думаю, что наш род мог от него пойти, потому что плохих людей в нашем роду не было. Так мне рассказывали отец и дядя».
– А сейчас отец что-нибудь рассказывает?
– Нет уже. Болеет, речь у него стала плохая, память погасла. Кто теперь расскажет о тех Чекмезовых, которые жили сто, а тем более триста лет назад? Никто, наверное…
– Но вот сохранились же документы о Якове Чекмезе и о его семье…
– Это хорошо. Я так думаю, что и сегодня людям нужно рассказывать, писать о своей жизни, о жизни отцов и дедов. Для детей и внуков. Чтобы помнили, знали. Им тоже ведь когданибудь захочется знать, какими были, как жили их деды и прадеды.
…На другой день мне позвонил Владимир Александрович Чекмезов.
– Как прошла аттестация? – спрашиваю его.
– Ничего, но надо бы лучше. Формально всё это у нас поставлено: знаешь – не знаешь – всё едино. А надо бы построже, потребовательнее. Впрочем, не о том я, мне товарищи рассказали о вашем поиске. Скажу одно: помочь, к сожалению, ничем не могу – ни документами, ни записями воспоминаний не располагаю. А очень хочется узнать, как, чем жили мои предки век, много веков назад.
– А вы знаете Ивана Артемьевича Чекмезова?
– Слышал о нем как-то, но лично не знаком.
– Есть основания предполагать, что вы с ним имеете общего предка, которым можно гордиться. Я имею в виду казненного разинца Якова Чекмеза.
– Знаю, читал, но даже не предполагал… А Ивана Артемьевича найду обязательно.
3.
Мало человеку знать своего отца и деда. Ему хочется разогнать темную пелену времени, прикоснуться к истокам. Что ж, иногда это удается. Тем же, кто не может ничего узнать даже о дяде своем, скажу: сделайте все, чтобы ваши внуки и правнуки смогли, когда захотят, побольше знать о вашей жизни.
В Коротояк из Москвы приехал инженер М.Г.Смолич. Стоя на крутом берегу Дона, Матвей Григорьевич, сказал:
– Здесь погиб мой брат Толя. Ему было всего девятнадцать лет. Нет у него ни сына, ни внука. Только я могу, обязан побывать на его могиле.
15 августа 1942 года в бою за освобождение Коротояка погибло много наших воинов. Все они, как А.Г.Смолич, похоронены в братской могиле, за которой бережно ухаживают местные жители. В Коротояк ежегодно приезжают жены, братья и сестры, дети и внуки погибших. Память о них жива. М.Г.Смолич, встретив пожилую женщину, остановился: может, именно она видела его брата? Большая судьба выпала на долю Коротояка. Сюда подплывали на стругах казаки под руководством брата крестьянского вождя, тут бывали отряды Кондратия Булавина, Коротояк освобождали красные конники. И всякий раз местные жители активно включались в борьбу против угнетателей и захватчиков.
…Ещё до приезда отряда Фрола Разина в Коротояке горячую поддержку получило письмо Степана Разина: «Пишет вам Степан Тимофеевич всей черни… И я выслал казаков, и Вам бы за одно изменщиков выводить и мирских кровопивцев выводить. И мои казаки как промысел станут чинить Вам идти к ним в совет и кабальные и опальные шли бы в полк к моим казакам…».
К Разину отправились многие коротоякцы. История сохранила имена некоторых. Это Тимофей Анцифиров, Емельян Бочаров, Степан Евланов, Алексей Шерапов, Федор Клишкин, Влас Назарьев, Иван Деревягин, Федор Игнатьев, К. и А.Ломтёвы, Иван Васильев, Степан Козаринов.
По дороге на Дон их захватили каратели. Коротоякский воевода В.Философов писал царю: «И по твоего великого государя указу коротояченом Алешки Шерапову, Емельяну Бочарову, Стеньки Евланову, Тимошки Анчифорову, Ивашки Деревягину на Коротояке учинено наказанья, биты кнутом на козле, а Власка Назарьев на козле и в проводку…» Ответом коротоякцев был очередной побег. Философов в том же письме царю сообщает: «…И в прошлом, государь, году Стенька Евланов с Коротояка из-за порук бежал на Дон с коротояцким с новоприборным стрельцом Стеньком Казариновым воровски, покиня жон своих…».
В Коротояке же был схвачен Василий Дьяволков (Кудрявцев). Вот выписка из книги Посольского приказа: «Государю царю великому князю Алексею Михайловичу холопи твои Петрушка Хованский. Янка Хитрово с товарищи челом бьют. В твоей великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича грамоте и с Посольского приказа писано к нам холопем твоим – велено колодника вора Ваську Дьяволкова оковав в железо, прислати к тебе, великому государю, в Москве за крепкими сторожками. И по твоему великого государя указу мы, холопы твои, того вора Ваську и ево воровские письма за печатью стольника и полковника Григория Косагова к тебе, великому государю и царю с полуголовою московских стрельцов со Львом Волжинским, дав ему провожатых…» Оковали в железа, а боялись. А Василий Дьяволков, видно, был смел и удал. Он и после ареста сохранил «воровские» (то есть призывающие к борьбе) письма.
…Вместе с председателем Коротоякского сельского Совета М.К.Сенчищевым выясняем, есть ли в селе потомки разинцев. Оказалось: Анциферовых в Коротояке сейчас нет никого. Евлановы были давно, сейчас в Москве живет Юлия Евланова, тут у неё родни не осталось. Шераповых – никого. Клишины есть, но приезжие. Назарьевых нет. Деревягиных нет. Ломтевых и Васильевых, Дьяволковых и Кудрявцевых – тоже. Из Бочаровых в Короточке живет одна лишь Татьяна Ивановна Бочарова. Церковные книги сохранились только от 1882 года – спустя 212 лет после того, как наказан за побег на Дон к Разину Емельян Бочаров. Одно ясно: предки Татьяны Ивановны Бочаровой жили в Коротояке безвыездно уже более ста лет. Татьяне Ивановне исполнилось 75 лет. Она говорит:
– Мой муж Аким Афанасьевич погиб на фронте. Его отец и дед были тоже местные. Я двух сыновей одна вырастила, оба в Москве живут. Каждое лето приезжают, помогают мне хату подремонтировать, дров и угля запасти. Почему в Москву не переезжаю? Ездила один раз, домой потянуло. Радовалась, что хату не продала.
Рассказываю Татьяне Ивановне про Емельяна Бочарова. Он был смелым, и находчивым, и остроумным. Во время допросов говорил, что ехал на Дон по торговым делам. Не унывал Емельян Бочаров и тогда, когда был «бит на козле кнутом». Коротоячанин Бочаров, как и острогожец Яков Чекмез, не из-за собственной нужды стал разинцем, его побудили к этому иные причины: чувство справедливости и сострадания к голодным и угнетенным…
– Отца моего, Ивана Федоровича, – продолжает свой рассказ Татьяна Ивановна Бочарова, – не взяли в армию во время минувшей войны по старости, но он в оккупации сильно навредил немцам, они его расстреляли как партизана.
– Как же вам живется одной, Татьяна Ивановна?
– Ничего, живу, хорошо живу. Раньше корову, коз держала, сама косила, возила. А теперь голова кружится, но кур держу, за огородом ухаживаю.
– Как нынче картошка? – задает вопрос председатель сельсовета М.К.Сенчищев.
– Растет, сдам, как выкопаю, не меньше прошлогоднего. Мне-то одной немного нужно. Пенсию получаю. И молоко есть за что купить, и колбасу, и рыбу покупаю.
…2500 дворов в Коротояке, 5000 жителей. А из потомков разинцев осталась только вот Татьяна Ивановна Бочарова. Разные причины заставили людей покинуть своё родное село. Но и эта подействовала: незнание своей родословной. Ведь если бы с детских лет узнавал каждый, как, чем жили его предки, сколько пота и крови пролили на этой земле, нелегко было бы человеку бросить родное село. А без груза памяти человек легок на подъём – что удержит его?
Перед отъездом из Коротояка спрашиваю М.Г.Смолича: «Вместе поедем в Острогожск?» «Я здесь останусь на несколько дней, – ответил Матвей Григорьевич, – поговорю со всеми пожилыми людьми, запишу их рассказы. Хочу, чтобы мои дети и внуки побольше потом узнали. Расскажу им, какие тут были бои, как погиб здесь мой брат Толя».
Виктор ДЬЯЧЕНКО, соб. корр. «Коммуны».
«Коммуна», 16, 18, 19 сентября 1984 года.
