Он родился 100 лет назад в селе Славгород на Украине, учился на историка в Ленинградском университете, а всю жизнь прожил в Острогожске. Учил детей и написал книгу «Острогожск».
Здесь его помнят.
Здесь его помнят.
Помнят его ученики, которые уже давным-давно сами поседели. Помнят краеведы и музейщики, журналисты районной газеты, педагоги… Любого спроси: «Кто такой Алексей Дмитриевич Халимонов?», и обязательно услышишь в ответ: «Тот, кто книгу о нашем городе написал!»
В Острогожск он приехал девятнадцатилетним пареньком в 1928 году, окончив Запорожский педагогический техникум.
– Нас ведь в то время не сразу направляли на самостоятельную работу, – рассказывал мне ровно четверть века назад сам Алексей Дмитриевич. – Сначала надо было год проработать под началом опытных педагогов, а потом, если те подтверждали, что ты способен полноценно учительствовать, тогда только выдавали диплом.
Тот первый свой год Халимонов провел на практике в детской колонии. Когда он уезжал по распределению в Острогожск, то до станции ехал на бричке. Так все пять километров за повозкой бежали беспризорники. И со слезами на глазах просили: «Не уезжайте, учитель! Останьтесь с нами!»
– Я сам готов был расплакаться, – вспоминал Алексей Дмитриевич. – С ребятами сдружился. Они меня уважали, понимали, и мало-помалу начали расставаться со своими дурными привычками. Хотя ведь между нами и была-то разница в возрасте каких-то два-три года.
…С годами остались только осколки памяти. Ему ещё и пяти лет нет. Мать протягивает на ладони пятак. «Это тебе на леденцы, Олесь». Он рад был без памяти и пулей летел в деревенскую лавку, где в углу стояли конские хомуты, косы, на полке – галоши, на прилавке лежали пряники, леденцы и почему-то всегда остро пахло машинным маслом.
А ещё на всю жизнь осталось в памяти ощущение теплой материнской ладони, гладящей его рыжие волосы. Это потом, вернувшись с войны, он станет белым, как лунь, и никто не поверит, что когда-то эти кудри отливали яркой медью.
Мать умерла, когда ему только-только исполнилось пять лет. Отец воевал на первой империалистической. А Лёшка кочевал по родственникам: то у одного дядьки в семье, то у другого, то переберется к бабушке…
В нём всегда жила страсть к знаниям. Это не могли не заметить и его учителя. Поэтому, когда он заканчивал очередной класс, они упрашивали отца и бабушку, чтобы они послали Алёшку учиться дальше. Отец тяжело вздыхал, мялся, не зная, как и быть. «Да ведь не за что, в кармане одна вошь на привязи. Да и одежонка уж больно худа». Но, увидев умоляющие глаза сына, отказать не мог.
Поначалу, поддавшись индустриализационному буму, вовсю развернувшемуся в стране, он подал документы в индустриальный техникум, но, проучившись полгода, понял, что это не его дело. К тому же культурная революция перво-наперво начала бороться с неграмотностью. И фигура учителя в одночасье стала ключевой.
Не думаю, чтобы сельский паренёк Лёша Халимонов мыслил и соизмерял свои поступки лишь согласно лозунгу тогдашних газет: «Все на борьбу с неграмотностью!».
Хотя, конечно, и не без того было.
Просто он по своей человеческой сути был учитель. И это не могло не вылезти наружу.
– Летом 1935 года меня назначили директором единственной на ту пору в Острогожске средней школы, – вспоминал Алексей Дмитриевич. – Пришла вместе со мной в коллектив и учительница немецкого языка Нина Иосифовна Панэ, до этого работавшая в Ленинграде. Нина Иосифовна была уже в солидном возрасте. Брюнетка, небольшого роста, худощавая, с острыми чёрными глазами. Конечно, всем хотелось больше узнать о новом педагоге. Оказалось, что Нина Иосифовна Панэ – внучатая племянница Александра Сергеевича Пушкина. Отец её до революции служил в Генеральном штабе царской армии, и жили они в правом крыле всё того же здания Генштаба в Санкт-Петербурге. Бывала Нина Иосифовна и за границей. Подолгу жила в Германии, Италии. Вот откуда у неё и знание иностранных языков. Стала понятна и причина её ссылки в Острогожск: бывшую дворянку никак не отнесешь к благонадежным лицам.
В преддверии 1937 года в тогдашнем СССР развернулась огромная идеологическая кампания по поводу предстоящего 100-летия со дня смерти А.С. Пушкина. Острогожской средней школе повезло в этом плане вдвойне: здесь работала родственница поэта. И Нина Иосифовна Панэ взвалила на свои хрупкие плечи основную тяжесть забот: ставила с ребятами инсценировки по сказкам А.С. Пушкина, по «Евгению Онегину», «Медному всаднику», «Барышне-крестьянке». «Её приглашали на все репетиции, – рассказывал Халимонов, – и убедительно просили от неё всё новых и новых рассказов об Александре Сергеевиче Пушкине».
А чуть позже, году в 40-м, в класс к Халимонову пришёл Вася Кубанёв, ставший в скором времени известным поэтом.
– Мы с ним сразу подружились, – рассказывал мне Алексей Дмитриевич. – Вообще-то он был мальчишка ершистый. Придёт обычно ко мне домой, поставит стул посреди комнаты и как трибун затеет какой-нибудь спор. О литературе, об исторической личности. Высказывался маскималистски-безапелляционно. Слушаю-слушаю его, а потом улучу момент, чтобы хоть фразу вставить: «По-моему ты тут, Вася, слишком загнул!» А он и не слушает, продолжает…
Но Халимонов никогда учеников не «ставил на место», не давал понять, что каждый сверчок должен знать свой шесток.
Он провоевал два года. Начинал рядовым, закончил – лейтенантом-политруком. После тяжёлого осколочного ранения левой руки – рука так никогда и не восстановилась полностью – он вернулся из госпиталя в Острогожск. Было это 20 октября сорок третьего года. Прошло всего-то девять месяцев, как город освободили от фашистов. Следы разрушений и бесчинств, которые остались после изгнания захватчиков, были на каждом шагу. Лежала в руинах и средняя школа, в которой до войны он директорствовал.
В райкоме партии сказали Халимонову: «Принимай школу, детей надо учить». Нашли временное пристанище, ездили в лес за пятнадцать вёрст за дровами на подводах, питались кое-как, но дети учились. «Уже в то время Алексей Дмитриевич начал собирать будущую книгу об Острогожске и его знатных людях, – рассказывала родственница Халимонова Лариса Ивановна Менжулина. – Писал он обычно поздними вечерами, когда завершал подготовку к урокам. Думаю, что тогда ни о какой книге и не мечтал. Разве до того было?! Просто не мог не писать. Да и жалость брала оттого, что найденные в архиве документы могли так просто сгинуть…»
Сначала всё из написанного Алексеем Дмитриевичем появилось на страницах районной газеты. А когда стало ясно, что весь опубликованный материал тянет на отдельную книгу – а на это все про всё ушло 45 лет – он и начал пробивать труд своей жизни. В издательстве сказали: «Сократить надо текст наполовину. У нас лимит на бумагу». Из четырехсот написанных страниц осталось 186. Как же сокрушался Алексей Дмитриевич! Резал как по живому. Теперь только по подшивке райгазеты можно восстановить те главы, которые и были пущены «в расход». Причем материалы редкостные по фактуре. Например, те, что касаются неизвестных страниц жизни в Острогожском уезде поэта-декабриста К.Ф. Рылеева или автора памятника в честь пятой годовщины Октябрьской революции М.М. Богословского…
Сразу же, как только книга «Острогожск» вышла в свет, «Литературная Россия» дала рецензию. Обозреватель агентства печати «Новости» Михаил Аметистов, в своё время работавший и в «Коммуне», отмечал: «История Острогожска достаточно полно отражена в экспозициях городского музея. Приходилось и мне бывать в нём, а недавно я вновь мысленно посетил город, прочитав книжку А.Д. Халимонова «Острогожск»…
Небольшой точкой на карте Родины обозначен Острогожск – районный центр Воронежской области. А сколько же в глубинах его истории ярких страниц! А.Д. Халимонов сумел красочно и точно выявить эти страницы и представить своих выдающихся земляков».
…О Заслуженном учителе РСФСР Алексее Дмитриевиче Халимонове мне рассказывали в разное время педагоги Нина Тихоновна и Иосиф Петрович Чухлебовы, Галина Родионовна Болдырева, старейшие журналистки Евдокия Фёдоровна Савченко и Лилиана Васильевна Ендовицкая. Кто-то из них обронил фразу на тот счёт, что душа у Халимонова была, как гранёное зерно. А зерно всегда прорастает хлебным колосом. Так и жизнь летописца из Острогожска, что твой полновесный колос…
Виктор Силин
«Острогожская жизнь» № 41 (130181)от 14 апреля 2009

В Острогожск он приехал девятнадцатилетним пареньком в 1928 году, окончив Запорожский педагогический техникум.
– Нас ведь в то время не сразу направляли на самостоятельную работу, – рассказывал мне ровно четверть века назад сам Алексей Дмитриевич. – Сначала надо было год проработать под началом опытных педагогов, а потом, если те подтверждали, что ты способен полноценно учительствовать, тогда только выдавали диплом.
Тот первый свой год Халимонов провел на практике в детской колонии. Когда он уезжал по распределению в Острогожск, то до станции ехал на бричке. Так все пять километров за повозкой бежали беспризорники. И со слезами на глазах просили: «Не уезжайте, учитель! Останьтесь с нами!»
– Я сам готов был расплакаться, – вспоминал Алексей Дмитриевич. – С ребятами сдружился. Они меня уважали, понимали, и мало-помалу начали расставаться со своими дурными привычками. Хотя ведь между нами и была-то разница в возрасте каких-то два-три года.
…С годами остались только осколки памяти. Ему ещё и пяти лет нет. Мать протягивает на ладони пятак. «Это тебе на леденцы, Олесь». Он рад был без памяти и пулей летел в деревенскую лавку, где в углу стояли конские хомуты, косы, на полке – галоши, на прилавке лежали пряники, леденцы и почему-то всегда остро пахло машинным маслом.
А ещё на всю жизнь осталось в памяти ощущение теплой материнской ладони, гладящей его рыжие волосы. Это потом, вернувшись с войны, он станет белым, как лунь, и никто не поверит, что когда-то эти кудри отливали яркой медью.
Мать умерла, когда ему только-только исполнилось пять лет. Отец воевал на первой империалистической. А Лёшка кочевал по родственникам: то у одного дядьки в семье, то у другого, то переберется к бабушке…
В нём всегда жила страсть к знаниям. Это не могли не заметить и его учителя. Поэтому, когда он заканчивал очередной класс, они упрашивали отца и бабушку, чтобы они послали Алёшку учиться дальше. Отец тяжело вздыхал, мялся, не зная, как и быть. «Да ведь не за что, в кармане одна вошь на привязи. Да и одежонка уж больно худа». Но, увидев умоляющие глаза сына, отказать не мог.
Поначалу, поддавшись индустриализационному буму, вовсю развернувшемуся в стране, он подал документы в индустриальный техникум, но, проучившись полгода, понял, что это не его дело. К тому же культурная революция перво-наперво начала бороться с неграмотностью. И фигура учителя в одночасье стала ключевой.
Не думаю, чтобы сельский паренёк Лёша Халимонов мыслил и соизмерял свои поступки лишь согласно лозунгу тогдашних газет: «Все на борьбу с неграмотностью!».
Хотя, конечно, и не без того было.
Просто он по своей человеческой сути был учитель. И это не могло не вылезти наружу.
– Летом 1935 года меня назначили директором единственной на ту пору в Острогожске средней школы, – вспоминал Алексей Дмитриевич. – Пришла вместе со мной в коллектив и учительница немецкого языка Нина Иосифовна Панэ, до этого работавшая в Ленинграде. Нина Иосифовна была уже в солидном возрасте. Брюнетка, небольшого роста, худощавая, с острыми чёрными глазами. Конечно, всем хотелось больше узнать о новом педагоге. Оказалось, что Нина Иосифовна Панэ – внучатая племянница Александра Сергеевича Пушкина. Отец её до революции служил в Генеральном штабе царской армии, и жили они в правом крыле всё того же здания Генштаба в Санкт-Петербурге. Бывала Нина Иосифовна и за границей. Подолгу жила в Германии, Италии. Вот откуда у неё и знание иностранных языков. Стала понятна и причина её ссылки в Острогожск: бывшую дворянку никак не отнесешь к благонадежным лицам.
В преддверии 1937 года в тогдашнем СССР развернулась огромная идеологическая кампания по поводу предстоящего 100-летия со дня смерти А.С. Пушкина. Острогожской средней школе повезло в этом плане вдвойне: здесь работала родственница поэта. И Нина Иосифовна Панэ взвалила на свои хрупкие плечи основную тяжесть забот: ставила с ребятами инсценировки по сказкам А.С. Пушкина, по «Евгению Онегину», «Медному всаднику», «Барышне-крестьянке». «Её приглашали на все репетиции, – рассказывал Халимонов, – и убедительно просили от неё всё новых и новых рассказов об Александре Сергеевиче Пушкине».
А чуть позже, году в 40-м, в класс к Халимонову пришёл Вася Кубанёв, ставший в скором времени известным поэтом.
– Мы с ним сразу подружились, – рассказывал мне Алексей Дмитриевич. – Вообще-то он был мальчишка ершистый. Придёт обычно ко мне домой, поставит стул посреди комнаты и как трибун затеет какой-нибудь спор. О литературе, об исторической личности. Высказывался маскималистски-безапелляционно. Слушаю-слушаю его, а потом улучу момент, чтобы хоть фразу вставить: «По-моему ты тут, Вася, слишком загнул!» А он и не слушает, продолжает…
Но Халимонов никогда учеников не «ставил на место», не давал понять, что каждый сверчок должен знать свой шесток.
Он провоевал два года. Начинал рядовым, закончил – лейтенантом-политруком. После тяжёлого осколочного ранения левой руки – рука так никогда и не восстановилась полностью – он вернулся из госпиталя в Острогожск. Было это 20 октября сорок третьего года. Прошло всего-то девять месяцев, как город освободили от фашистов. Следы разрушений и бесчинств, которые остались после изгнания захватчиков, были на каждом шагу. Лежала в руинах и средняя школа, в которой до войны он директорствовал.
В райкоме партии сказали Халимонову: «Принимай школу, детей надо учить». Нашли временное пристанище, ездили в лес за пятнадцать вёрст за дровами на подводах, питались кое-как, но дети учились. «Уже в то время Алексей Дмитриевич начал собирать будущую книгу об Острогожске и его знатных людях, – рассказывала родственница Халимонова Лариса Ивановна Менжулина. – Писал он обычно поздними вечерами, когда завершал подготовку к урокам. Думаю, что тогда ни о какой книге и не мечтал. Разве до того было?! Просто не мог не писать. Да и жалость брала оттого, что найденные в архиве документы могли так просто сгинуть…»
Сначала всё из написанного Алексеем Дмитриевичем появилось на страницах районной газеты. А когда стало ясно, что весь опубликованный материал тянет на отдельную книгу – а на это все про всё ушло 45 лет – он и начал пробивать труд своей жизни. В издательстве сказали: «Сократить надо текст наполовину. У нас лимит на бумагу». Из четырехсот написанных страниц осталось 186. Как же сокрушался Алексей Дмитриевич! Резал как по живому. Теперь только по подшивке райгазеты можно восстановить те главы, которые и были пущены «в расход». Причем материалы редкостные по фактуре. Например, те, что касаются неизвестных страниц жизни в Острогожском уезде поэта-декабриста К.Ф. Рылеева или автора памятника в честь пятой годовщины Октябрьской революции М.М. Богословского…
Сразу же, как только книга «Острогожск» вышла в свет, «Литературная Россия» дала рецензию. Обозреватель агентства печати «Новости» Михаил Аметистов, в своё время работавший и в «Коммуне», отмечал: «История Острогожска достаточно полно отражена в экспозициях городского музея. Приходилось и мне бывать в нём, а недавно я вновь мысленно посетил город, прочитав книжку А.Д. Халимонова «Острогожск»…
Небольшой точкой на карте Родины обозначен Острогожск – районный центр Воронежской области. А сколько же в глубинах его истории ярких страниц! А.Д. Халимонов сумел красочно и точно выявить эти страницы и представить своих выдающихся земляков».
…О Заслуженном учителе РСФСР Алексее Дмитриевиче Халимонове мне рассказывали в разное время педагоги Нина Тихоновна и Иосиф Петрович Чухлебовы, Галина Родионовна Болдырева, старейшие журналистки Евдокия Фёдоровна Савченко и Лилиана Васильевна Ендовицкая. Кто-то из них обронил фразу на тот счёт, что душа у Халимонова была, как гранёное зерно. А зерно всегда прорастает хлебным колосом. Так и жизнь летописца из Острогожска, что твой полновесный колос…
Виктор Силин
«Острогожская жизнь» № 41 (130181)от 14 апреля 2009